 |
|
|
|
|
Экзамен на милосердие
А ведь знал я, что уже несколько лет живет Дмитрий Иванович один-одинешенек. После гибели единственного сына (несчастный случай на Иртыше) вскоре тяжело заболела и умерла жена. Внук одно время жил с Дмитрием Ивановичем, но после службы на флоте остался на Дальнем Востоке, окончил мореходное училище и плавает по морям-океанам.
...Тогда, хоть и гость был на пороге, Куликов дела па пол пути не бросил. Извинился, продолжал работать. Размеренно, в одном темпе выкладывал Дмитрий Иванович деревянную стену и ни разу не передохнул, словно никакой усталости не одолеть его удовольствия от работы. А вот мы с Колей с непривычки запарились, поднося и подавая пахнущие смолой плахи.
Дмитрий Иванович работал, а сам негромко вспоминал из любимого «Теркина»: «Не расскажешь, не опишешь, что за жизнь, когда в бою, за чужим огнем расслышишь артиллерию свою...»
Воевал Куликов в артиллерии. Трижды был ранен. Последний раз в конце войны в Восточной Пруссии. Победу встретил на госпитальной койке и только к концу сорок пятого года вернулся в родной город, где ждали солдата жена н сын. Ждали в отчем доме, поставленном еще дедом Дмитрия Ивановича, тоже учителем.
Меня всегда привлекали люди, живущие долго и прочно в старинных русских городах и селениях, где жизнь идет не на скорую руку, не второпях, а течет равномерно, поколение за поколением, где человека привязывают к месту родство, наследственное ремесло или профессия, рябины да березы над могилами близких, согласие с природой, климатом... Бог знает, что еще. Кто живет подобной жизнью, тот знает. Куликов именно такого корня человек.
Я смотрел, как работал Дмитрий Иванович, как припадая на изувеченную под Кенигсбергом ногу, вышагивал по двору, заросшему травой-муравой, и представлял, сколько же поколений русских людей стоит за Куликовым. Пахарей, лесорубов, ратников, старателей, охотников, купцов, учителей всех тех, кто когда-то пешком ли, на лошади ли пробирался «из России-матушки да за Каменный пояс» - Урал.
...Разговаривали об этом с Куликовым после работы. Коля сидел тут же. Пил чай из блюдечка. Внимательно слушал разговор.
«Скромные были люди наши предки», заметил тогда Куликов, как бы подводя итог беседе и своим каким-то размышлениям. Помню, удивился: из всех качеств Дмитрий Иванович выделил именно эту черту. И только теперь, читая письмо о беде, навалившейся на Куликова, понимаю: скромность видится сибирскому педагогу по-другому, н вобрала она все его мысли, суждения, поступки. Отчетливо читается это и в письме Куликова.
«Конечно, чего скрывать, нелегко жить впотьмах,- пишет Дмитрий Иванович. — Не зря говорится: о том слепой и плачет, что ии зги не видит. Но что поделаешь, болезнь неизлечима. Надо с ней жить. Уйти в дом престарелых? Можно. Мне, как ветерану, пойдут навстречу. Но совестно Ведь более-менее еще здоров, а сколько других, совсем беспомощных людей ждут места в таких домах. Нет, не хочется обременять государство своей еще сравнительно здоровой персоной».
Скромный человек, совестливый понятия народные, непреходящие, коренные. В понимании сибирского учителя скромный это не только тот, что не отогрет другого крутым плечом, не поторопится заявить о своих правах, не станет кичиться заслугами, привилегиями, служебным положением или влиятельными знакомыми. Скромный, считает Куликов, — значит, прежде всего способный оставаться самим собой в любых, даже самых тяжких житейских обстоятельствах, ни в чем не идти против совести.
И ведь прав Дмитрий Иванович. Как еще прав. Всякое дело — большое ли, малое .... делается незаметно, просто, скромно. Ни пахать, ни строить, ни пасти скотину, ни лечить людей, ни писать книги, даже размышлять, наконец, нельзя при громе и треске, суете н славословии. такая.
|
